Татьяна Романова - В погоне за «Босфором»
– Возьмите меня с собой, будем сидеть рядом, как две лягушки! – усмехнулась Надин.
– Ладно, возьму, но только если не заставишь меня квакать, – парировала ее бабушка и, выглянув в окно, обрадовалась: – К крыльцу разворачивают. Приехали!
Топот летящих во весь опор лошадей прервал их шутливую перепалку. Истошный крик кучера, следом удар – и обе путешественницы слетели с сидений. Послышался скрежет, как будто что-то тяжелое проволокли вдоль борта кареты, и одно из окон наглухо закрылось. Надин с изумлением увидела черную лакированную стенку чужого экипажа и краешек открытого окошка. За ним кто-то чертыхнулся, потом в узкой щели появился черный глаз и часть лица, явно мужского, поскольку был четко виден щегольской ус. Мужчина, как видно, оценил обстановку и сочувственно спросил:
– Сударыни, вы сможете подняться сами?
Надин ухватилась за сиденье и, подтянувшись, встала, зато ее бабушка лежала на полу, странно вывернув левую ногу. Она молчала, но лицо ее сделалось землисто-серым, а на лбу бисерной дорожкой проступили капли пота.
– Что? Где больно? – испуганно захлопотала Надин.
– Нога, похоже, сломана…
Надин аж подпрыгнула.
– Эй, вы, там! Немедленно откройте дверь, у бабушки повреждена нога! – завопила она, потрясая кулачком перед глазом лихача, так осложнившего им жизнь. – Сию минуту, или я вас в порошок сотру!
– Не орите, вы пугаете почтенную даму, – невежливо заметил незнакомец.
Надин услышала, как хлопнула дверь чужого экипажа, потом под свободным окном их кареты послышались шаги, и высокая фигура заслонила солнечный свет.
– Экипажи сцепились осями, быстро их не растащить, а дверь зажата. Я помогу вам, потом сам залезу внутрь и поднесу к окну вторую даму, а кучера пусть ее примут. Давайте руки, – скомандовал незнакомец, и Надин против своей воли подчинилась.
Железные пальцы сомкнулись на ее запястьях, потом перехватили плечи, и молодая графиня, как пробка из бутылки, вылетела наружу. Теперь она стояла на мостовой, а незнакомец в морском мундире крепко держал ее за талию. Надин, как завороженная, уставилась на него, пытаясь осознать случившееся.
– Ваше сиятельство, вы не пострадали? – окликнули ее.
Она обернулась. Дворецкий Чернышевых, открыв рот, взирал на то, как какой-то мужчина на глазах всей Москвы обнимает хозяйскую дочь. Надин стряхнула с себя руки незнакомца и кинулась к крыльцу.
– Бабушка лежит в карете, у нее повреждена нога, скорее позовите кого-нибудь, ее нужно отнести в дом, – распорядилась она.
Дворецкий метнулся за слугами, а Надин вернулась к экипажу. Голос незнакомца уже звучал внутри, старая графиня отвечала ему, и, что самое интересное, она обращалась к собеседнику на «ты».
Вернулся дворецкий, с ним – четверо слуг. Офицер выглянул из окна и спросил:
– Готовы? Тогда принимайте ее сиятельство.
Он опять исчез внутри кареты, и через мгновенье в окне показались голова и плечи графини Румянцевой. Слуги и дворецкий подхватили старую даму на вытянутые руки и понесли ее к дому. Надин уже собралась последовать за ними, когда услышала:
– Вы меня не помните?
Ну ничего себе, вопросик! Как такого можно забыть? В лице этого моряка эффектно сочетались медальная четкость черт и яркий контраст светлых кудрей с темными, как вишни, глазами. Если бы она хоть раз его увидела, то уж точно не забыла бы. Надин растерянно молчала…
– У Кочубеев, в январе. Вы тогда были вместе с матерью и бабушкой. Я приехал к хозяину дома, а ваша компания – к мадам Загряжской. Мы встретились в вестибюле.
Надин это ни о чем не говорило. Уже несколько месяцев, с тех пор как семейство Чернышевых перебралось в столицу, они бывали в доме Кочубеев чуть ли не ежедневно. На половине тещи хозяина дома действовал их маленький штаб, где обсуждалась любая возможность помочь арестованному по делу о восстании на Сенатской площади единственному сыну Чернышевых – Владимиру. С каждым днем надежды таяли, и, в конце концов, иссякли – все усилия семьи пошли прахом. Понятное дело, что тогда Надин беспокоилась только о брате, и ее меньше всего волновали встреченные в вестибюле офицеры, она даже не запоминала их лиц. Но не объяснять же все это случайному человеку, тем более такому самоуверенному типу. В его лице не было даже намека на раскаяние, хотя именно он оказался виновником бабушкиного несчастья.
Офицер закатил глаза и приставил два пальца к виску, как будто собрался стреляется, и тут же весело расхохотался:
– Какая драма – узнать, что оказался недостойным вашего внимания.
Он еще и издевается! Надин взбесилась.
– Я не запоминаю лица неинтересных мне людей, к тому же вас мне никто не представлял, – высокомерно процедила она, развернулась и направилась домой.
– Меня зовут Дмитрий Ордынцев, – прозвучало за ее спиной, – пожалуйста, запомните хотя бы имя, раз вы не в состоянии запомнить мое незначительное лицо.
Надин пожала плечами и, не удостоив его ответом, захлопнула дверь.
«Вот наглец, еще иронизирует».
Впрочем, все это не имело никакого значения по сравнению с бабушкиной ногой. Старую графиню положили на широком диване в гостиной, бледность по-прежнему покрывала ее лицо.
– Сильно болит? – кинулась к ней Надин.
– Ты знаешь, да вроде легче! Я могу шевелить пальцами – наверное, это не перелом, скорее, растяжение или ушиб.
– Слава Богу! Я так испугалась, – просияла Надин и с нежностью поцеловала руку старой графини. – Надо же, в самом конце пути попасть в такой переплет!
– Ну, ничего, князь Дмитрий справился с нами обеими, вытащил.
– Так вы его знаете?
– Давно… Я дружила с его бабкой и отца его хорошо помню, тонкий был человек – все с искусством носился. Сын – не в него: в моряки подался.
Мария Григорьевна смолкла и устало прикрыла глаза. В дверях раздались стремительные шаги, Надин обернулась и увидела свою мать, а за ее плечом – испуганное личико младшей сестры Любочки.
– Что с ногой?! – кинулась к тетке Софья Алексеевна и бросила укоризненный взгляд на дочь. – Как такое могло случиться?
– Никто не виноват, Сонюшка, – поспешила объяснить старая графиня, – наша карета поворачивала к крыльцу, когда на нее налетел экипаж князя Ордынцева. Это я с испугу решила, что нога сломана, а теперь думаю, что просто ушиблена.
– За доктором уже послали, скоро все узнаем, – пообещала ей племянница и села на краешек дивана, – а пока придется вам здесь полежать.
Софья Алексеевна выжидающе посмотрела на тетку и перевела взгляд на дочь. Еще мгновение – и она спросит о причине их внезапного появления в Москве. Она еще не знала главного. Надин вздохнула и, взяв тяжкое бремя объяснения на себя, сообщила:
– Бобу вынесли приговор. Ему присудили три года каторги.
Глаза матери наполнились слезами. Ставшие неправдоподобно большими на истаявшем лице, они мгновенно переполнились влагой, и капли заскользили по щекам. На это было просто невозможно смотреть. Мать не всхлипывала, не рыдала, она молчала, но слезы по ее щекам текли непрерывным потоком.
– Мамочка, не нужно!.. Боб – молодой и сильный, он все перенесет и снова будет с нами, – кинулась к ней Надин.
– Да, конечно, Боб справится со всеми невзгодами, – вторила ей младшая сестра, – мы можем все вместе поехать к нему.
Слова Любочки как будто отрезвила графиню, она вытерла слезы.
– Этого я не допущу. Я позволила сыну исковеркать свою судьбу, но костьми лягу, чтобы хоть вы не наломали дров из-за каких-то дурацких иллюзий. Вы останетесь здесь – среди людей нашего круга. Слава Богу, Вера уже нашла свое счастье: князь Платон – прекрасный человек и любит вашу сестру. Теперь дело за Надин, а потом и ты подрастешь. Вы должны быть здоровы и счастливы, а к Бобу я поеду одна.
Софья Алексеевна строго поглядела на дочерей, но никто и не собирался с ней спорить, а уж Надин тем более. О чем спорить, если насчет замужества мать права? Еще полгода назад, когда выяснилось, что сестры Чернышевы оказались бесприданницами, Надин пообещала себе сделать самую блестящую партию, только вот найти идеального жениха пока не смогла. У всех претендентов чего-то да не хватало: знатные были не слишком состоятельны, а богатеи не могли похвастаться древностью рода. Надин никогда не соглашалась на вторые роли, не собиралась она делать этого и теперь. Так что свой поиск она продолжала, хотя дома предпочитала об этом помалкивать.
Приехал доктор. К счастью, оказалось, что нога у старой графини всего лишь ушиблена, никаких шин и перевязок не потребовалось. Врач позволил Марии Григорьевне самой подняться на второй этаж и дойти до спальни.
– Полежите денек, и все забудется, – пообещал он.
У Надин отлегло от сердца. Ей стало совестно, что она не уберегла бабушку, но что она могла сделать, когда этот варвар носился по Москве, не разбирая дороги? Теперь, когда все обошлось, она с облегчением возложила всю вину за несчастный случай на нахала Ордынцева и с чистой совестью занялась собой. Ванна, прохладные простыни в собственной спальне – что может быть лучше? Сон не заставил себя ждать, и, уплывая в дремоту, Надин вспомнила черные вишни глаз под светлыми кудрями и свою отповедь.
